Загрузка...Хижина деда Феда
Хижина деда Феда
Сделаны они в одно время года, в один и тот же день и, даже, в одном и том же городе. Что более удивительно, живут эти достояния великих культур бок о бок, метрах в пятидесяти друг от друга.
Хижина деда Феда собрана из подручных материалов — из всего того добра, что другие люди выкинули за ненадобностью.
Надпись на покрышке «Не валяй дурака, Америка»
Главное в хижине — это детали. Например, фигуры собак на крыше.
Очень впечатлила конструкция из эмалированных тазов:
Прекрасны и элементы декора:
Знаете, чтобы описать, из чего сделала хижина, не нужно уметь красиво говорить. Можно кратко сказать «из говна и палок». Но тем не менее, получилось впечатляюще.
Предусмотрено даже кресло на открытой веранде:
Кстати, как вам идея поместить хижину деда Феда на airbnb? И деду хорошо, и жильё необычное на airbnb в почёте.
А теперь серьёзно. Задумайтесь. Руины Пантикапея говорят о величии наших предков, а хижина дяди Феда — на убогость нашей эпохи. Лозунги, символы — все в конечном итоге оказываются на помойке времени.
Что найдут через тысячу лет? Горы мусора или прекрасные колонны?
Всё мимолётно, всё превращается в мусор. То, что дорого сегодня, завтра уже на свалке. Эпоха потребительских ценностей во всей своей красе. Однодневные звёзды, растиражированное кино, рецепты успеха под копирку и много-много отходов…
Привет!
Меня зовут Татьяна, и я рада видеть вас на блоге «Жизнь непредсказуема!».
Я люблю путешествовать, а в блоге делюсь своими впечатлениями, советами и прочими полезными заметками.
Гид: Второй ресторанный день
На момент публикации в Санкт-Петербурге для участия в Ресторанном дне, который пройдет 18 августа, зарегистрировалось почти 170 участников, следить за которыми можно на сайте. В правой колонке на карте — список участников с кратким описанием и контактами: если поразившее вас меню предлагают в удаленном районе, лучше убедиться, что там действительно кормят. Лоскутное одеяло частных инициатив также можно изучить в официальной группе vk.com/restaurantdayspb.
Массовое скопление участников планируется на нескольких точках: пространство «Четверть» (переулок Пирогова, 18), двор Музея советских игровых автоматов (Конюшенная площадь, 2 В), двор лофт-проекта «Этажи» (Лиговский проспект, 74), Большой Гостиный Двор (Невский проспект, 35), площадь возле академии SWISSAM (проспект Добролюбова, 20, к. 1), двор перед магазином «Спасибо» (Гороховая, 50). Для всего остального есть мобильное приложение — гуляйте вкусно.
Правила
1. Просыпайтесь рано. Это, на первый взгляд немыслимое в воскресенье дело, — ключевой момент успеха похода на Ресторанный день. Лучше приходить к 13.00 и наблюдать, как взволнованные кулинары заканчивают приготовления, чем в 17.00 смотреть, как уставшие кулинары заслуженно отдыхают за опустевшими столами.
2. Запаситесь мелкими купюрами: цены в среднем варьируются от 50 до 200 рублей, но расчетно-кассовой мощью участники обладают не всегда. Проявляйте альтруизм в отношении тех, кто устанавливает free price: это не бесплатно — цену должна установить совесть, ориентируясь на среднерыночные для Ресторанного дня показатели.
3. Не начинайте со сладкого. Не будет конца сожалению, когда, наевшись капкейков, маффинов и варенья, не хватит духа на макрель на гриле, баварскую колбаску или печеную кукурузу — в общем, все, что нужно есть горячим: торты, кексы и варенье берите с собой, угощать домашних.
Герои
Комсомольских обязательств присутствовать и быть классными зарегистрировавшиеся участники не несут, но «Собака. ru» выбрала тех, на кого стоит обратить внимание — кто оригинален, смел, имеет чувство дизайна или, по-крайней мере, юмора.
«Бульба Lounge»
Белорусская кухня не для слабонервных: среди прочего грибной холодник, пикантная намазка из сала «Месть партизана», малосольные огурцы и крамбамбуля.
«Хижина дедушки Пака»
Корейские блюда без одноименной морковки: салаты из китайской и морской капусты, огурцов и говядины, блюдо из папоротника и карри.
«Бутер Queen »
Отвязные бутерброды, внутри которых обещаны сочетания «окунь-фундук», «арбуз-фета», «сыр-ягоды».
«Тапас-бар»
Во «славу веры, царя и отечества» кулинары обещают изготовить спринг-роллы из окрошки, чупа-чупс из индейки и чипсы из гречки с муссом из лисичек.
Two Doors Meatball
С тех пор, как Алексей Навальный и Юрий Сапрыкин возвели митболлы в краеугольный камень гражданского общества, их, митболлов, появление в Петербурге было вопросом времени.
«Армия спасения»
Социальный эксперимент можно поставить на себе перед зданием Армии спасения, бесплатно отведав то, чем там кормят в штатном режиме.
Кит Арсений
На сладкое могут быть интересны эклеры с ягодными и цитрусовыми курдами, ржаные, пшеничные и рисовые профитроли с творогом, сыром и авокадо.
Хижина дяди Тома (70 стр.)
— Эй ты, девка! — резко сказал он. — Нужно быть приветливой, когда я с тобой разговариваю! Слышишь? А ты, старая желтая шкура, — добавил он, обращаясь к женщине, к которой была прикована Эмелина, — не строй такую похоронную рожу! Нужно глядеть веселей!
Веселей! — крикнул он, отступая на шаг. — Посмотрите на меня! Прямо, прямо в глаза смотрите! Вот так! А теперь, — гаркнул он, сжимая свой огромный кулак, походивший на кузнечный молот, — видите вы этот кулак? Проверьте-ка, сколько он весит! — И Легри с размаху опустил кулак на руку Тома.
— Полюбуйтесь, какие кости! Предупреждаю вас, что этот кулак не уступит железному молоту, когда понадобится свалить негра. Мне ни разу еще не попадался негр, которого бы я не свалил одним ударом.
Он потряс кулаком у самого лица Тома, который отшатнулся, закрыв глаза.
— Я не полагаюсь на надсмотрщиков. Я сам себе надсмотрщик! Предупреждаю вас: я вижу все! Слушаться! Не увиливать! Со мной это не пройдет. Поблажки от меня не дождетесь! Жалости я не знаю!
Несчастные женщины не смели вздохнуть. Вся группа невольников в ужасе, с перекошенными от страха лицами, опустилась на пол.
Легри повернулся на каблуках и отправился в буфет, чтобы рюмочкой-другой подкрепить свои силы.
— Вот как я начинаю знакомство с моими невольниками, — сказал он, обращаясь к молодому человеку весьма благородной наружности, который в течение всей этой сцены стоял недалеко от него. — Это мой способ! Нужно с самого начала проявить энергию, пусть знают, что́ их ожидает.
— В самом деле? — протянул незнакомец, глядевший на Легри с тем любопытством, с каким естествоиспытатель рассматривает новую для него особь.
— Да, в самом деле! — повторил Сэймон. — Я не похож на вас, плантаторов-аристократов с беленькими ручками, которых обкрадывают и обманывают проклятые управляющие. Пощупайте-ка мои мускулы! Что? А кулак? Полюбуйтесь! Кожа на нем затвердела, как камень. Затвердела от ударов по этим неграм. Пощупайте!
Незнакомец коснулся пальцем кулака Сэймона.
— Действительно, довольно твердая, — сказал он просто. — У вас, наверно, и сердце от таких упражнений затвердело, — добавил он.
— Должен признаться, что так. Могу похвастаться! — со смехом ответил Сэймон. — Не знаю никого, кто был бы так неумолим, как я! Нет, никого! Никому не удается провести или смягчить меня — ни криком, ни плачем, ни мольбами. Можете не сомневаться.
— Вам удалось подобрать удачные экземпляры, — заметил незнакомец.
— Правильно, — сказал Сэймон. — Вот хотя бы Том, тот, что стоит в стороне. Я, пожалуй, немного даже переплатил за него. Его расхваливали как редкостный экземпляр. Я думаю сделать из него кучера. Но сначала придется выбить из него дурь, которая засела у него в голове от того, что с ним обращались так, как никогда не следует обращаться с неграми. Но это пройдет… Вон та женщина с желтым лицом… По правде сказать, она не совсем здорова. Я купил ее, зная, чего она сто́ит. Она протянет год или два… Я ведь не прилагаю особенных усилий к тому, чтобы они долго жили. Я выжимаю из них все, что можно, а потом покупаю новых. И хлопот и расходов меньше.
— Сколько времени они в среднем могут протянуть у вас? — спросил незнакомец.
— Право, не берусь сказать. Все зависит от их здоровья. Крепкие, здоровые экземпляры могут протянуть шесть-семь лет. Более слабые уже через год-два сходят на нет. Когда-то я прилагал неимоверные усилия, чтобы сохранить их подольше. Я ухаживал за ними, когда они болели, снабжал их одеждой, одеялами — одним словом, всем! Все мои старания пропадали попусту. Я лез из кожи вон, и деньги шли прахом. Теперь для больных ли, для здоровых — порядок один. Когда негр умирает, я покупаю другого. На мой взгляд, это обходится дешевле, и, уж во всяком случае, это много удобнее.
Когда Легри ушел, молодой человек уселся рядом с другим пассажиром, который с плохо скрываемым возмущением прислушивался к его разговору с Легри, и сказал:
— Не хотелось бы, чтобы у вас создалось впечатление, будто все наши южные плантаторы таковы, как этот парень. Это гнусный и подлый мошенник!
— Тем не менее ваши законы допускают, чтобы он владел человеческими существами, которые вынуждены полностью подчиняться его неограниченной воле, не находя нигде защиты от него! Как он ни отвратителен, вы все же не решитесь сказать, что не найдутся тысячи таких, как он!
Совсем другого рода разговор происходил в это время между Эмелиной и мулаткой, с которой она была скована. Они рассказывали друг другу о своей прежней жизни. Что могло быть естественнее в их положении.
— Кому вы принадлежали? — спросила Эмелина.
— Моего хозяина звали мистер Эллис. Он жил на Леви-стрит. Ты, верно, видела его дом.
— Он был добр к вам?
— Да, пока не заболел. А болел он больше полугода и стал страшно капризен. Он не позволял нам спать ни днем ни ночью. Никто не мог на него угодить. День ото дня он становился все более требовательным. Он заставлял меня сидеть около него много, много ночей подряд. Я падала с ног от истощения. Однажды утром он увидел, что я уснула. Это привело его в такой гнев, что он решил продать меня самому жестокому хозяину, который подвернется. А между тем перед этим он мне обещал, что после его смерти я получу свободу.
— Были у вас близкие?
— У меня был муж, кузнец. Хозяин сдавал его внаем на сторону. Меня так внезапно увели, что я даже не успела повидаться с ним. У меня есть еще дети… четверо их… О боже мой, боже!
Женщина закрыла лицо руками.
Слушая такие печальные повествования, обычно стараешься найти слово утешения. Эмелина попыталась придумать что-нибудь, но не могла. Да и что, в самом деле, можно было сказать? Обе они, связанные общей судьбой, словно по уговору, рожденному страхом, не упоминали о своем новом хозяине.
Разрезая бурные мутные волны, пароход двигался вверх по течению, вдоль извилистых скалистых берегов Красной реки. Наконец он остановился у какого-то маленького городка, и Легри со своим гуртом невольников высадился на берег.
Глава XXXII Мрачные края
Том и его спутники выстроились позади тяжелого фургона и с трудом двинулись по изрытой выбоинами дороге.
В фургоне на скамейке восседал Сэймон Легри, и на куче багажа полулежали, по-прежнему скованные вместе, обе женщины. Группа направилась к плантации Легри, расположенной на некотором расстоянии от пристани.
Безлюдная, заброшенная дорога, бесконечно извиваясь, тянулась то сквозь сосновые рощи, где ветер свистел в высоких вершинах деревьев, то по болотам, где путь был выложен бревнами. Темные стволы сосен, опутанные гирляндами черного мха, поднимались из трясины. Кругом лежали стволы гигантских деревьев, гниющие в воде ветви и сучья. Изредка между ними проползали отвратительные на вид змеи.
Печальный путь! Это ощущает даже свободный человек, скачущий по этой дороге на добром коне с туго набитым кошельком в кармане. Но какое тяжкое впечатление она должна производить на несчастных, которых каждый их шаг уводит навсегда от всего, что дорого человеку, о чем он с тоской вспоминает…
Такая мысль пришла бы каждому, кто увидел бы исполненные безнадежного отчаяния лица рабов, когда перед ними открылась эта роковая дорога.
Один только Легри, казалось, был весел. Время от времени он вытаскивал из кармана фляжку с водкой и прикладывался к ней.
— Эй! — крикнул он, обернувшись и заметив печальное выражение на лицах рабов, шагавших позади его фургона. — Эй, мальчики, песню!
— Ну-ка, веселей! — крикнул Сэймон, щелкая бичом.
Том затянул одну из своих любимых старинных песен:
— Молчать, черномазая обезьяна! — заорал Легри. — Не думаешь ли ты, что я стану слушать твои проклятые методистские песни? Эй вы! Повеселей, говорят вам! Скорей!
Один из невольников запел бессмысленную песенку, довольно распространенную среди негров:
Певец считался не столько со смыслом, сколько с мелодией песни. Остальные подтягивали.
Пели громко, во всю силу легких. Негры покорно соглашались веселиться. Но ни стоны отчаяния, ни самые страстные мольбы не могли бы так ярко выразить душевную муку и боль, как дикая мелодия, которую время от времени подхватывал хор пронзительных голосов. Несчастные измученные сердца, пытающиеся в музыке излить свое горе! Да, даже в этой песне звучал призыв, мольба о помощи, которую не мог уловить Сэймон. Его слух различал лишь громкие звуки песни, которая была ему по душе потому, что поднимала, как он говорил, дух его негров.
Хижина дяди Тома (Onkel Toms Hütte)
У нас на повестке дня — очередное поселедние из 20-х — Хижина дяди Тома (Onkel Toms Hütte). Если вам интересно, когда же мне наконец уже надоедят последения из 20-х, отвечу, что нескоро: они разнообразные, красивые и уютные. К тому же в этот раз у нас вроде как встреча со старыми друзьями: Бруно Таутом (это прямо наш лучший друг), Хуго Херингом и Отто Рудольфом Зальвисбергом.
Хочу заранее прояснить, откуда взялось такое название. В середине 19-го века, когда угадайте какая книга была, можно сказать, на гребне популярности, в Целендорфе появился во всех отношениях приятный человек по имени Томас, открывший на районе бар пивную. Позже в честь него стали называть еще и местное кино, потом — всю улицу, ну а затем — весь район. У нашего поселения было официальное название — Waldsiedlung Zehlendorf, и позже то, которое вошло в историю.
Итак, в середине 20-х годов руководство строительной фирмы ГЕХАГ (GEHAG) решило немного «оживить» зажиточный район Целендорф (Zehlendorf) социальным жильем. Наверняка, конечно, это был не самый главный мотив, подтолкнувший к стоительству одноименного поселедния, но тем не менее, локация для того времени оказалась немного пикантной.
Для реализации проекта пригласили обозначенных выше архитекторов, а одним из основных кураторов стал тоже уже знакомый нам Мартин Вагнер. Главным автором проекта, как я понимаю, был всё-таки Бруно Таут. Во-первых, рука мастера сразу чувствуется и в обилии зелени, и в цветовом оформлении фасадов домов. А во-вторых, у меня есть подтверждающий это план.
Как можно увидеть, проект был рассчитан на широкую аудиторию и включал в себя как и виллы, предназначенные для одной семьи (Einfamilienhäuser), так и многоквартирные дома (Mehrfamilienhäuser). Начну с последних.
Если, например, в Подковном поселении, Бруно Таутом была блистательно реализована концепция города-сада, то в этом случае идеалом, к которому надо было стремиться, был выбран город-лес: собственно по-немецки «Хижина дяди Тома» обозначается как Waldsiedlung — буквально «лесное поселение»). Сосны, берёзы и другие деревья, крона которых не загораживает солнечный свет, там повсюду.
Дома обычно строились трёх- или четырёхэтажными для того, чтобы из окна всегда был вид на свой аккуратненький фрагмент лесного массива. Кстати, все здания к северу от Аргентинишиер Аллее (Argentinischer Allee) ориентированы скнами на запад в жилых комнатах и на восток — в спальнях. Цветовая гамма этого участка поселка неоднородна: восточные дома раскрашивались в желтый, синий и зелёный цвета, а западные — в красный и бордовый.
как обчыно, дверь контрастного цвета
Главным украшением поселка (всегда, видимо, должен быть некий центр композиции) считается огромное здание, за свои изгибы получившее название Peitschenknall — «удар кнута». Целиком его сфотографировать не представляется возможности, так что вот только фрагменты.
Ну а теперь перейдём к виллочкам. Те, что построены Бруно Таутом, расположены в северной части посёлка. Профессионал бы нашел миллион характерных черт, но для меня они отличаются от домов его коллег по проекту вот этой белой полосой на уровне чердака.
кстати, граница между востоком и западом
Вот так вод выглядят их садики (со стороны двора полосы нет, зато есть широкие выходы).
Я, как обычно, люблю рассматривать «инфраструктурные» здания, предназначенные для магазинов, прачечных или кафе. Конкретно это, к сожалению, уже давно пребывает в упадке.
По другую сторону от Аргентинишер Аллее, исследователей архитектуры 20-х с радостью обнаружит более отреставрированный образец «инфрастуктурного» здания парикмахерской. Оно немного напоминает картины Мондриана.
(фотография не моя)
Ну а дальше нас встречают с распростертыми объятиями обаяние и уют немецкого среднего класса. Как там трогательно и по-домашнему!
домики спрятались в саду
У строений Зальвисберга (две предыдущие фотографии) на уровне чердака с фронтальной стороны два маленьких квадратных окошка, а у домиков Херинга (последующие фотографии) — одно сплошное узкое. И у обоих они не выделяются специально белым цветом в верхней части фасада, как у Таута.
В этой части поселения леса уже нет, зато при кадом доме есть свой обустроенный садовый участок, огороженный забором. С этой стороны дома обычно недосягаемы для посторонних глаз и «улицы» (у этих тропиночек есть названия!) выглядят примерно вот так.
Нацисты «Хижину дяди Тома» не любили (кстати, книгу, вероятно, тоже не жаловали) и за разноцветность и весёлость прозвали Papageiensiedlung («попугайским посёлком»). Им была не по вкусу вся эта простенькая социальщина с ровными стенами и плоскими крышами. Позднее они, можно сказать, намеренно портили дома, перекрашивая их. После войны, как я понимаю, за поселением тоже не слишком заботливо ухаживали, поэтому его до сих пор так и не взяли под опеку ЮНЕСКО. Надеюсь, что необходимые реставрационные работы будут произведены и этот архитектурный шедевр будет охраняться так, как того заслуживает.
